педогетто Серонхелии

Каким я вижу идеальный мир вокруг себя?

В нём нет женщин. В нём только самцы. Гетто для маскулинных самцов и феминных мальчиков вроде меня. Я не люблю женщин, но я их и не ненавижу. Просто я хочу, чтобы они существовали где-то подальше от меня. Если бы их не было – меня бы не дискриминировали, не колошматили до полусмерти всю мою жизнь. Существовал бы только однополый секс между мужчинами. Не существовало бы понятий о гомосексуальности и вокруг неё. Женщины – это мерзкие пирожки с пиздятинкой, это подзалупные комки сумрачной пустоты.

Какой я вижу идеальную еблю?

У меня была такая. С солдатом с железной мускулатурой. Прежде я разминала ртом его затёкший лохматый хуй. Со звериным взглядом самца он прошибал свой хуй мне в глотку, а я молила взглядом, чтобы он меня пожалел, иначе я блевану ему на залупу. Его сперму я называла белыми розами и я попросила его, чтобы он спустил свои белые розы мне в ротик чуть позже. Когда моя голова покоилась меж его ног и глаза искали священных мандавошек, мой язык пытался коснуться вполне чётко обозначенной точки: одной из этих малых тварей. Вошь – лучший переносчик и фиксатор моей любви. Она толще, у неё более совершенные формы. Если её увеличить в тысячи раз, она была бы образчиком гармонии. Вместе с хуем он засунул мне в рот и яйца, чтобы я познала подлинный вкус шероховатой тяжёлой мошонки, усеянной жёсткими чёрными волосками, царапающими нёбо, губы и язык. Яйца и мошонка в большей степени, чем хуй, служили воплощением мужественности, наполненные драгоценным содержимым, их следовало, как каштаны, хранить в жёсткой колючей скорлупе. Я хранила их в своём рту. Я запирала их там. Я бы согласилась, чтобы их вшили мне внутрь, как вшивают пленному его собственные тестикулы, как вшивают под кожу живота тестикулы козла.

Он приник к моей спине и сполз пониже. Его язык был остреньким-остреньким, чтобы поточнее исследовать мою очень узкую щель в попке, не шире иголочного ушка. Я размякла и он вбил в меня свой хуй сзади. Пригвоздил моё чрево, мою попку. Изодранная хуём оседлавшего меня солдата, я кусала подушку, чтобы не закричать. К его хую прилепилось моё отчаянье. Его хуй горел огнём, потому что он не осмелился остудить его слюной.

Сначала я ощущала подскоки хуя, но наконец внутри разлилась тёплая жидкость, пульсируя со всё меньшим и меньшим напряжением, будто кровь из перебитой артерии. Я приняла бешеное молочко внутрь себя и через какое-то время сперма станет гнить в попке. Загниёт и заразит всё нутро. И с каждой еблей я буду всё больше и больше хотеть бешеного молочка. Он был так свиреп, что поранил мою сладкую попку. Она кровоточила. Его хуй, словно отбойный молоток.