Язык – это минное поле. Говоря «массы», мы зачастую подразумеваем «большинство» – и тут же превращаемся в фашистов. Большинства не существует. Это понятие – ловушка. Произнеси его – и вот уже вспыхнул водораздел между человеком и океаном кипящей смолы, между ничтожным и всем, между Тобой, и ими. В этом амбивалентном противопоставлении ты можешь быть и угнетающим, и угнетаемым, но, в обоих случаях, ты – автономия, а большинство – каша. Что левые, что правые используют её в качестве политического аргумента. На кашу можно сослаться. Каша считает. Каша убеждена. Из каши рождается «воля народа». Но всё это в итоге – лишь пляска языка. Общество – это сумма «меньшинств»; не «я» и «они», но мутирующая палитра. Каждое из меньшинств, конечно, способно производить своего обывателя, но и совокупность этих посредственностей не образует ту однородную и, в сущности, эфемерную общественную массу, о которой говорят «большинство». Тот, кто утверждает, что работает «для масс» – попросту лишен адресата. Там, где у Жижека тысячи почитателей, у Леди Гаги их – миллионы. Но и эти миллионы не назовешь ни большинством, ни массами. Факт полчищ за брендами вроде Apple не означает, что эти полчища состоят из одних и тех же людей.. Из стратосферы всё это, конечно, суетливые попискивающие точки, но в том-то и дело, что взгляд на общество «из стратосферы» – это взгляд фашиста и бога. Взгляд реакционный и тупиковый. Слова – это плётки. Ярлык – властен. Он оказывает влияние на самоидентификацию, и, значит, задаёт модель поведения. Это очень хорошо понимают институты власти. Поддерживая мантру «массы беспомощны», они, собственно, и производят эту беспомощность. Об этом – поговорка: «если человеку скажешь, что он свинья, то он захрюкает». Как бы не укрощали мы нашего трикстера, – язык, – слова никогда не будут наверняка: правильны, точны и однозначны. Ими не выразить полноты переживанья. Не описать ни смерти, ни ночи. Слова – это призраки, блуждающие в чаще фантазии.